А. П. Чехов

Письма за 1902 год. Часть 16

Перейти к письму: 3834, 3835, 3836, 3837, 3838, 3839, 3840, 3841, 3842, 3843, 3844, 3845, 3846, 3847.

3833. H. Д. ТЕЛЕШОВУ

14 сентября 1902 г. Ялта.

Дорогой Николай Дмитриевич, большое Вам спасибо! Сегодня я получил Вашу "Белую цаплю" и "Книгу рассказов и стихотворений". Я прочел уже почти все—и многое мне понравилось, многое очаровало. Ваши вещи — прелесть, "В сочельник" и "Песня о слепых" (особенно конец) показались мне необыкновенно хорошими, великолепными, быть может оттого, что я давно уже не читал беллетристик. Спасибо большое, большущее! Крепко жму руку и прошу не забывать меня в святых молитвах. Поклон и привет завсегдатаям "сред".

Ваш А. Чехов.

14 сент. 1902.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Николаю Дмитриевичу Телешову.

Чистые пруды, д. Тереховой.

3834. М. П. ЧЕХОВОЙ

14 сентября 1902 г. Ялта.

Милая Маша, в Ялте все нет дождя и не похоже, что он когда-нибудь будет; барометр все поднимается. Но стало прохладно, кашель мой почти прекратился, и я уже ем, хотя мне все еще подают цыплят и будут подавать, несмотря ни на какие мольбы. Я поеду в Nervi и по пути буду в Москве, где проживу столько времени, сколько будет возможно. Я велел постлать у себя ковры, стало хорошо. Мать здорова. Все благополучно, нового нет ничего.

Вчера ночью, как говорит мать, было только 4 градуса тепла. Все жалуются на холод, а мне хорошо. А если бы пошел дождь, тогда было бы совсем недурно.

Будь здорова и благополучна. Бываешь ли в Большом театре? У Корша?

Твой Antoine.

14 сентябрь.

На обороте:

Москва.

Марии Павловне Чеховой.

Неглинный пр., д. Гонецкой.

3835. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

16 сентября 1902 г. Ялта.

16 авг.

Дуся моя, птица моя, здравствуй! Как живешь-можешь? Что новенького? У нас ничего, если только не говорить о погоде, которая потеплела, стала приличной. А дождя все-таки нет, и не похоже, что он когда-нибудь будет.

Зачем и что я буду писать Валерии Алексеевой, если, во-первых, я не знаю, умеет ли она переводить, и, во-вторых, не знаю даже, как ее величать по батюшке. Для чего тебе нужно, чтобы я вышел в Америке? Да еще в дамском, т. е. очень плохом переводе? Ответь ей сама что-нибудь.

Передай М. С. Смирновой, что я не отвечу ей на письмо до тех пор, пока она не пришлет мне своего московского адреса и мерки с ноги сестры своей Наталии. Была в новом театре? Ну как?

Сегодня получил жизнерадостное письмо от Вишневского, который, очевидно, как только окунулся в театральное дело, так и ожил. Я очень хочу тебя видеть и потрогать тебя за щеку, за плечо. Ведь я твой муж и имею право делать с тобой все, что угодно, — имей это в виду.

Бываешь ли на репетициях, работаешь ли? Идут ли "Столпы общества"? Все, все напиши подробнейшим образом.

Целую моего карапузика и обнимаю. Бог тебя благословит, дуся. Я тебя люблю.

Твой А.

На конверте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Неглинный пр., д. Гонецкой.

3836. А. Л. ВИШНЕВСКОМУ

18 сентября 1902 г. Ялта.

Дорогой Александр Леонидович, вот еще одна принадлежащая Вам карточка — это последняя. Сим извещаю Вас, что я жив и здоров и что приеду в Москву скоро, как только получу известие, что погода стала лучше. Нового ничего нет, все старо, как А. Ф. Дьяконов. Поклонитесь Немировичу и будьте здоровеньки.

Ваш А. Чехов.

18 сент. 1902.

Доходят слухи о Вашей деятельности в качестве заведующего хозяйственной частью; все хвалят Вас, в восторге.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Александру Леонидовичу Вишневскому.

Неглинный пр., мебл. к-ты "Тюрби".

3837. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

18 сентября 1902 г. Ялта.

18 сент.

Супружница моя славная, у меня целое событие: ночью был дождь. Когда утром сегодня я прошелся по саду, то все уже было сухо и пыльно, но все же был дождь, и я ночью слышал шум. Холода прошли, опять стало жарко. Здоровье мое совершенно поправилось, по крайней мере ем я много, кашляю меньше; сливок не пью, потому что здешние сливки расстраивают желудок и насыщают очень. Одним словом, не беспокойся, все идет если и не очень хорошо, то по крайней мере не хуже обыкновенного.

Сегодня мне грустно, умер Зола. Это так неожиданно и как будто некстати. Как писателя я мало любил его, но зато как человека в последние годы, когда шумело дело Дрейфуса, я оценил его высоко.

Итак, скоро увидимся, клопик мой. Я приеду и буду жить до тех пор, пока не прогонишь. Успею надоесть, будь покойна. Скажи Найденову, если речь зайдет насчет его пьесы, что у него большой талант — что бы там ни было. Я не пишу ему, потому что скоро буду говорить с ним — так скажи.

Морозову я писал то же самое, что написал тебе, т. в. что я выхожу из пайщиков по безденежью, так как не получил долга, который рассчитывал получить.

Не хандри, это тебе не к лицу. Будь веселенькой, дусик мой. Целую тебе обе руки, лоб, щеки, плечи, глажу тебя всю, обнимаю и опять целую.

Твой А.

Где Котик?

Мать кланяется тебе и все жалуется, что ты ей не пишешь.

На конверте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Неглинный пр., а. Гонецкой.

3838. М. П. ЧЕХОВОЙ

18 сентября 1902 г. Ялта.

18 сент. 1902.

Милая Маша, ночью шел дождь. Шел недолго, но все же в бак текло, и, вероятно, текла одна грязь. В саду посвежело, хотя и сухо по-прежнему. Сегодня жарко.

Я скоро приеду в Москву, вероятно, вскоре после первого октября — смотря по обстоятельствам и по московской погоде.

Мать здорова, все благополучно. Нового ничего нет. Целую тебя.

Твой Antoine.

На обороте:

Москва.

Марии Павловне Чеховой.

Неглинный пр., д. Гонецкой.

3839. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

20 сентября 1902 г. Ялта.

20 сент.

Оля, мордуся моя милая, здравствуй! В последних письмах своих ты совсем превратилась в меланхолию и, быть может, совсем уже стала монашкой, а мне так хочется видеть тебя! Я скоро, скоро приеду и, повторяю, буду жить до тех пор, пока не прогонишь, хоть до января. Мать выезжает из Ялты 3 октября — так, по крайней мере, она говорила вчера. Сначала она проедет в Петербург и потом уж, вернувшись оттуда, будет жить в Москве, у Ивана. Так я ей советую.

Что тебя так беспокоит мой пай у Морозова? Велика важность! Когда приеду в Москву, поговорю с ним, а пока не трогай его, дуся.

Итак, я в Москву поеду без плевальницы, а в вагоне это ух как неудобно. Ты не присылай, а то, пожалуй, разминусь с посылкой. В день моего приезда прикажи Маше зажарить телячью котлету, ту самую, которая стоит 30 коп. И пива бы Стрицкого "Экспорт". Кстати сказать, я теперь ем много, но сил и энергии все-таки мало, и опять стал кашлять, опять стал пить эмс. Но настроение ничего себе, не замечаю, как проходит день. Ну, да все это пустяки.

Ты пишешь, что если бы мы жили вместе неразлучно, то ты надоела бы мне, так как я бы привык к тебе, как к столу, к стулу. "А мы с тобой оба недоконченные какие-то". Не знаю, дуся, докончен я или нет, только уверен в том, что чем дольше жил бы с тобой вместе, тем моя любовь становилась бы глубже и шире. Так и знай, актрисуля. И если бы не болезнь моя, то более оседлого человека, чем я, трудно было бы сыскать.

Дождь покрапал ночью третьего дня, чуть покрапал вчера днем, и больше ни капли. Солнце жжет по-прежнему, все сухо. Насчет кишечника ты поговорила бы с Таубе. Вернулся он из-за границы? Ты справлялась? Ведь от плохого кишечника меланхолия, имей сие в виду. Под старость, благодаря этой болезни, ты будешь колотить мужа в детей. Колотить и при этом рыдать.

Завтра приедет Альтшуллер, будет выслушивать меня — это первый раз за всю осень. Я все отказывал ему, а теперь как-то неловко. Он все пугал, грозил тебе написать. (Здесь в Ялте все почему-то думают, что ты строгая, держишь меня в субординации.)

Что же еще? Ну, еще целую моего клопика. Пиши о своем здоровье подробнее, повидайся, повторяю, с Таубе и опять-таки пиши. Итак, целую и глажу по спине, потом обнимаю. До свиданья!!

Твой А.

Пиво Стрицкого называется "Экспорт". Если будешь выписывать из склада 20 бут., то выпиши так: 10 бут. "Мартовского" и 10 бут. "Экспорт". Перед приездом буду телеграфировать.

На конверте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Неглинный пр., д. Гонецкой.

3840. А. С. СУВОРИНУ

20 сентября 1902 г. Ялта.

Орленев давно уехал. Играет субботу Луганске. Мое здоровье лучше. Рассчитываю октябре уехать Москву, потом Италию. Приезжайте Ялту.

Чехов.

3841. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

22 сентября 1902 г. Ялта.

22 сент.

Милая моя философка, немчушка моя, здравствуй! Сегодня получил от тебя великолепное письмо — описание поездки твоей в Любимовку и, прочитавши, порадовался, что у меня такая хорошая, славная жена. Вчера был у меня Альтшуллер, смотрел меня в первый раз за эту осень. Выслушивал, выстукивал. Он нашел, что здравие мое значительно поправилось, что болезнь моя, если судить по той перемене, какая произошла с весны, излечивается; он даже разрешил мне ехать в Москву — так стало хорошо! Говорит, что теперь ехать нельзя, нужно подождать первых морозов. Вот видишь! Он говорит, что это помог мне креозот и то, что я зиму провел в Ялте, а я говорю, что помог мне это отдых в Любимовке. Не знаю, кто прав. Из Москвы, по требованию Альтшуллера, я должен буду уехать тотчас же по приезде. Я сказал: "Уеду в декабре, когда жена пустит". Теперь вопрос: куда уехать? Дело в том, что в Одессе чума и очень возможно, что когда в феврале или марте я буду возвращаться из заграницы, то меня задержат на несколько суток и потом в Севастополе и Ялте будут смотреть как на прокаженного. Возвращаться же зимой мне можно только через Одессу. Как теперь быть? Подумай-ка!

У нас нет дождя. Ветер.

Читал статью Августа Шольца о Художественном театре. Какой вздор! Чисто немецкая хвалебная галиматья, в которой больше половины сведений, которые автор уделяет публике между прочим, сплошное вранье; например, неуспех моих пьес на сцене московских имп<ераторских> театров. Одно только и хорошо: ты названа самой талантливой русской актрисой.

Пиджаки и брючки мои износились, я стал походить на бедного родственника… Тебе будет совестно ходить со мной по Москве, и так и быть уж, я буду делать вид на улице, что ты со мной незнакома, — и так, пока не купим новых брюк.

Ну, светик мой, мордочка, будь здоровехонька. Не хандри и не распускай нервов. Знай, что я обнимаю тебя и треплю изо всех сил. Скоро увидимся, дусик.

Твой А.

Итак, стало быть, я здоров. Так и знай.

На конверте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Неглинный пр., д. Гонецкой.

3842. М. П. ЧЕХОВУ

28 сентября 1902 г. Ялта.

28 сент. 1902.

Милый Мишель, книжная торговля на жел<езных> дорогах — это дело хорошее, я очень рад и от души поздравляю. Ты можешь сделать, да и, вероятно, сделаешь очень много хорошего. Ведь до сих пор книжной торговлей на жел<езных> дорогах заведовали люди бездарные и притом жулики; судить о ней по тому, что до сих пор было, никак нельзя, и мне кажется, что книжная торговля на вокзалах через два-три года может стать неузнаваемой.

Продавцов для Севастополя и Симферополя найду, когда посоветуюсь об этом с одним севастопольцем-старожилом. А буду я в Севастополе около 10 октября.

У меня был старик Суворин, просидел у меня два дня. При нем я был нездоров, все кашлял и ничего не ел. Теперь мне лучше, я и ем и кашляю мало.

Мамаша выедет из Ялты 1—3 октября, пробудет в Moскве дня три и потом прямо к тебе.

Вот первая реформа, которую я советовал бы тебе завести в книжных шкафах: продажа марок и открытых писем по казенной цене, как у Мюр и Мерилиза. И вывеска должна быть подобающая: марки по 7 коп. Меры, вроде этой, в 1—2 года сделают шкафы необходимыми.

Сегодня получил из Омска от епископа Сергия письмо. Пишет, что нездоров, хочет переводиться в Россию.

Ольге Германовне и детишкам сердечный привет и поклон. Будь здоров и весел.

Твой А. Чехов.

Как устроюсь на зиму? Поеду в Москву в октябре и оттуда, вероятно, в Nervi. Это такой город есть в Италии. Ольге Леонардовне лучше, она уже работает.

На конверте:

Петербург.

Михаилу Павловичу Чехову.

Уг. Большого пр. и Широкой, 64, кв. 4.

3843. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

24 сентября 1902 г. Ялта.

24 сент. 1902.

Дусик мой замечательный, у нас был дождь, довольно хороший, стало грязно. Стало быть, о дожде писать тебе больше уже не буду.

Прис<яжного> пов<еренного> Аделя я видел на пароходе, когда передавал его жене посылку. Он мне понравился, хотя пришлось недолго разговаривать. Я дразнил m-me Адель пирожками Бартельс, говоря, что его надо в тюрьму, а он, т. е. ее муж, принял это всерьез и стал в защиту Бартельса и твоего брата.

Не забудь, собака: когда приеду в Москву, купим духов "Houbigant", самый большой флакон или два-три поменьше, и вышлем Альтшуллеру. Не забудь, пожалуйста, напомни мне.

Мать уезжает в Москву 1 окт<ября> или самое позднее — 3-го. Берет с собой кухарку Полю, горничную отпускают; остаемся я, бабушка и Арсений. Предполагается, что я буду обедать в городе. К 15 октябрю приедет в Москву сам. Трепещи. Возьму с собой пальто осеннее, шапку и шляпу. Если будет холодно, то шубу привезешь на вокзал. Но думаю, пальто достаточно. Возьму и плед.

Буду жить в Москве до декабря и даже дольше, смотря по обстоятельствам. Если чума будет в Одессе и зимой, то за границу не поеду — по причинам, о которых я уже писал тебе. В Москве буду только есть, пить, ласкать жену и ходить по театрам, а в свободное время — спать. Хочу быть эпикурейцем.

Не хандри, золото мое, это нехорошо.

У вас Вишневский столуется и платит по 20 р. в месяц? Скажите, пожалуйста!

Если приедешь на вокзал встречать меня, то приезжай одна, умоляю тебя. Если же тебе еще трудно ездить на извозчиках, то не смей приезжать, сиди дома, я и сам приеду. Опять-таки умоляю.

Получил от Суворина письмо. Ставит одну свою пьесу в Москве, другую — у себя в театре в Петербурге. Стало быть, он приедет в Москву, будет ходить в дом Гонецкого, рассуждать о театре…

Ну, храни тебя бог, моя жена хорошая. Благословляю тебя, целую, переворачиваю, поднимаю вверх за ногу, потом за плечи, обнимаю тысячу раз.

Твой А.

Не забывай меня, пиши. Твои последние письма очень хороши, спасибо тебе.

На конверте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Неглинный пр., д. Гонецкого

3844. С. А. ПЕТРОВУ (епископу Сергию)

24 сентября 1902 г. Ялта.

24 сентября 1902.

Большое Вам спасибо, преосвященнейший владыко, что вспомнили и прислали письмо. И меня Вы порадовали, и мою мать, которая, когда узнала, что я получил от Вас письмо, очень обрадовалась, долго расспрашивала меня о Вас и поручила мне низко поклониться Вам. Я все там же, то есть в Ялте; живу здесь, так как считаюсь больным. Летом был и на Волге и на Каме, был в Перми, потом жил под Москвой, а теперь — увы! — я в Ялте. Впрочем, в октябре, около 15-го, поеду в Москву, где пробуду, быть может, до декабря, а из Москвы — за границу. Кашель у меня изрядный, но в общем здоровье мое, пожалуй, и недурно.

А Вы зачем хвораете? И что у Вас — ревматизм или же легкие не в порядке? Как бы ни было, Вашему намерению перебраться в Европейскую Россию я очень сочувствую, и чем скорее Вы переедете, тем лучше. Пенза — это скучный, обгорелый город, чиновники служат там неохотно, да и зимы там нелегкие. Вот если бы Вам в Таврическую губ<ернию> или Екатеринославскую! Здесь и жизнь кипит, и работы много, а главное — тепло. И я бы часто виделся с Вами, так как живу в Таврической губ<ернии> и бываю часто в Екатеринославской, где, кстати сказать, родился. Хороши Полтавская и Черниговская губ<ерний>. В этих четырех губерниях в марте уже не бывает снега. И народ недурной. Если освободится какая-нибудь из названных кафедр, то вспомните тогда эту мою просьбу, подумайте об юге.

Брат мой Миша живет в Петербурге. Он уже не в Казенной палате, а на частной службе; заведует книжной торговлей на железных дорогах. Сестра в Москве, продолжает учительствовать. Брат Иван состоит учителем в городском училище, как и в былые корнеевские времена; теперь у него лучшее училище, именно Училище Александра II.

Вот, кажется, и все. Если случится Вам быть в Москве, то дайте мне знать, прошу Вас, а то этак мы не увидимся до 70 лет.

Позвольте еще раз от всей души поблагодарить Вас за память и пожелать всего хорошего, а главное здоровья. Мать и я просим у Вас благословения. Если у Вас нет первого тома моих рассказов изд. Маркса (не Суворина, а Маркса), то напишите, я вышлю. В этом томе одни юмористические рассказы, писанные в начале восьмидесятых годов.

Низко кланяюсь Вам и пребываю глубоко уважающим Вас и преданным.

А. Чехов.

3845. А. С. СУВОРИНУ

24 сентября 1902 г. Ялта.

24 сент. 1902 г.

Здоровье мое поправилось, я уже ем и кашляю гораздо меньше. Если так будет продолжаться, то около 10—15 октября я возьму свой посох и отправлюсь в Москву; там буду до кашля, т. е., вероятно, до конца ноября или начала декабря, потом поеду в Италию. Так как возвращаться я могу только через Одессу (где в феврале бывает не так холодно), то, если чума усилится и учрежден будет карантин, за границу я не поеду, а возвращусь из Москвы в Ялту.

Как бы ни было, в Москве я буду, пойду на "Вопрос", и, по всей вероятности, мы увидимся. Пьесу Вашу посмотрю с большим удовольствием; вспомню старину, когда мы почти одновременно ставили "Татьяну Репину" и "Иванова" — в конце восьмидесятых годов. Прошло уже почти пятнадцать лет, а обе пьесы пока еще держатся в репертуаре.

Еcли вышел Пушкин под ред<акцией> Ефремова, то велите выслать мне поскорее, а то придется отложить до будущего года.

Вчера получил от брата Миши письмо. Пишет, что он назначен заведующим книжной торговлей на железных дорогах. Мне кажется, что это дело как раз по нем; он может сделать много хорошего, и если не будет по целым месяцам сидеть с женой на печи, то его чиновничьи таланты окажутся на своем месте.

У нас наконец пошел дождь.

Желаю Вам всего хорошего, здоровья и покоя, сердечно благодарю за письмо.

Ваш А. Чехов.

3846. М. П. ЧЕХОВОЙ

24 сентября 1902 г. Ялта.

Милая Маша, Дзюба уже привез твои фотографии, они у меня. Их доставит тебе мать, которая приедет в Москву около 5—6 октября или раньше. (Собирается она выехать 1-го или 3-го, на почтовом поезде.)

Матери я объясню, как отыскать квартиру вашу, а потому не выезжай ей навстречу. Она приедет с Полей. Остановится у Вани. С вокзала приедет в д. Гонецкого, а потом в Миусское. Мое здоровье лучше, кашляю мало. Будь здрава и весела.

Твой Antoine.

24 сент.

На обороте:

Москва.

Марии Павловне Чеховой.

Неглинный пр., д. Гонецкого.

3847. П. Ф. ИОРДАНОВУ

25 сентября 1902 г. Ялта.

25 сентября 1902.

Многоуважаемый Павел Федорович, давно уже я не писал Вам. То жена была очень больна, то уезжал в Пермскую губ<ернию> — и оглянуться не успел, как прошло лето. Посылаю теперь немного книг, которые уже пришли в Таганрог. Скоро пришлю соч<инения> Пушкина, новое издание Суворина, пришлю, вероятно, скоро, как только выйдет в свет. У меня есть еще одно издание Пушкина, кстати сказать — издание Академии наук, но только первый том; больше одного тома не выходило, так как умер Леонид Майков, редактировавший издание. Когда (или, вернее, если) получу остальные томы, то вышлю Вам и это издание, которое, судя по первому тому, будет превосходным.

Здоровье мое стало лучше. Так, по крайней мере, сказал мне доктор, который на днях выслушивал меня. Как бы ни было, все-таки в октябре придется ехать в Москву и прожить там, вероятно, до декабря; из Москвы, если в Одессе прекратится чума, поеду за границу, в противном же случае придется возвращаться в Ялту.

Что у Вас нового в Таганроге? В "Таганрогском вестнике" ничего нет, в "Приазовском крае" Тараховский ни слова не говорит о Таганроге, а только читает проповеди о вреде хористок и о том, как должны вести себя хорошие дети. Будет ли водопровод? Что уже есть в Вашем музее?

Художественный театр в Москве в этом сезоне будет находиться уже в новом помещении, в так называемом Лианозовском театре (где подвизался Омон), переделанном совершенно заново, на европейский лад. Вот если бы в конце октября или в ноябре Вы приехали в Москву, то я показал бы Вам этот театр.

Надеюсь, что и Вы, и вся Ваша семья совершенно здоровы и что все у Вас благополучно. Желаю Вам всего хорошего и крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

На конверте:

Таганрог.

Его высокоблагородию

Павлу Федоровичу Иорданову.

Смотрите также: