А. П. Чехов

Письма за 1889 год. Часть 2

Перейти к письму: 584, 585, 586, 587, 588, 589, 590, 591, 592, 593, 594, 595, 596, 597.

583. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

15 января 1889 г. Москва.

15 янв.

Здравствуйте, милый Алексей Николаевич! Пишу Вам, отбыв каторжную работу. Ах, зачем Вы одобрили в Комитете моего "Иванова"? Какие неостроумные демоны внушили Федорову ставить в свой бенефис мою пьесу? Я замучился, и никакой гонорар не может искупить того каторжного напряжения, какое чувствовал я в последнюю неделю. Раньше своей пьесе я не придавал никакого значения и относился к ней с снисходительной иронией: написана, мол, и чёрт с ней. Теперь же, когда она вдруг неожиданно пошла в дело, я понял, до чего плохо она сработана. Последний акт поразительно плох. Всю неделю я возился над пьесой, строчил варианты, поправки, вставки, сделал новую Сашу (для Савиной), изменил IV акт до неузнаваемого, отшлифовал самого Иванова и так замучился, до такой степени возненавидел свою пьесу, что готов кончить ее словами Кина: "Палками Иванова, палками!"

Нет, не завидую я Жану Щеглову. Я понимаю теперь, почему он так трагически хохочет. Чтобы написать для театра хорошую пьесу, нужно иметь особый талант (можно быть прекрасным беллетристом и в то же время писать сапожницкие пьесы); написать же плохую пьесу и потом стараться сделать из нее хорошую, пускаться на всякие фокусы, зачеркивать, приписывать, вставлять монологи, воскрешать умерших, зарывать в могилу живых - для этого нужно иметь талант гораздо больший. Это так же трудно, как купить старые солдатские штаны и стараться во что бы то ни стало сделать из них фрак. Тут не то что захохочешь трагически, но и заржешь лошадью.

Я приеду в Питер 21 или 22-го янв<аря>. Первым делом к Вам. Надо бы нам вечерок провести и попить кларету. Я теперь могу пить этот кларет бесконечно. Водка мне противеет с каждым днем, пива я не пью, красного вина не люблю, остается одно только шампанское, которое, пока не женюсь на богатой ведьме, буду заменять кларетом или чем-нибудь вроде.

Когда покончу со своим "Болвановым", сяду писать для "Сев<ерного> вестника". Беллетристика - покойное и святое дело. Повествовательная форма - это законная жена, а драматическая - эффектная, шумная, наглая и утомительная любовница.

"Иванова" печатать в "Сев<ерном> вестн<ике>" не буду.

Я совсем обезденежел. Живу благотворительностью своего "Медведя" и Суворина, который купил у меня для "Дешевой библиотеки" рассказов на 100 рублей. Да сохранит их обоих провидение!

Суворин теперь в Москве. Ставит свою "Таню". Ленский играет Адашева изумительно. Я уверен, что все московские барыни, поглядев Адашева-Ленского, заведут себе любовников-журналистов. Ленский страстен, горяч, эффектен и необычайно симпатичен. Это хорошо. Публика должна видеть журналистов не в карикатуре и не в томительно-умной давыдовской оболочке, а в розовом, приятном для глаза свете. Ермолова хороша в Татьяне.

Пишу понемножку свой роман. Выйдет ли из него что-нибудь, я не знаю, но, когда я пишу его, мне кажется, что я после хорошего обеда лежу в саду на сене, которое только что скосили. Прекрасный отдых. Ах, застрелите меня, если я сойду с ума и стану заниматься не своим делом!

Где Жоржинька? Скажите ему, что я был бы рад увидеть его в театре 26 янв<аря>. Пусть поучится, как не следует писать пьесы. Кстати бы запасся он материалом для летних разговоров. Билет я ему предоставлю.

Рассохин получил сборник Гаршина. Три рубля мною получены. Я честный человек: отдам. Душевный привет всей Вашей семье. Если Николай Алексеевич всё еще продолжает сидеть в темнице, то привет мой узнику! Все мои Вам кланяются.

Ваш А. Чехов.

584. В. А. ТИХОНОВУ

19 января. 1889 г. Петербург.

Сим извещаю российского Сарду, что я прибыл в Питер и остановился там же, где жил раньше. Был бы рад повидаться и узнать точный адрес.

А. Чехов.

Настроение вялое.

На обороте:

Петербург,

Пушкинская, 19, кв. 26

Владимиру Алексеевичу Тихонову.

585. В. Н. ДАВЫДОВУ

22 или 23 января 1889 г. Петербург.

Милый Владимир Николаевич, сегодня я побываю у Вас и дам ответ на письмо, а пока прочтите пьесу в ее массе - тогда, думаю, мой Иванов будет яснее для Вас.

Ваш А. Чехов.

586. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

23 или 24 января 1889 г. Петербург.

Дорогой Алексей Николаевич!

Спасибо, что предупредили насчет Я<кова> П<етровича>. Если мне посчастливится увидаться с ним, то я постараюсь как-нибудь выскользнуть из немножко щекотливого положения. По священному писанию, ложь бывает иногда во спасение: я солгу ему, но не скажу, что забыл о его приглашении, а свалю всю вину на Щеглова. Скажу, что-де малый был так расстроен нервно, что весь вечер пришлось не отпускать его от себя, и т. п.

Вы зовете меня сегодня к себе… Увы! Я еще не кончил канальского рассказа! Завтра я и Щеглов будем у Вас, а пока позвольте Вашему почитателю пожать Вам руку, поблагодарить и пребывать уважающим

А. Чехов.

587. М. П. ЧЕХОВУ

Последние числа января 1889 г. Петербург.

Посылаю 100 рублей. Я останусь в Петербурге до вторника и приеду непременно в четверг, 2-го февраля. Актеры играют плохо, из пьесы ничего путного не выйдет; с нудным Давыдовым ссорюсь и мирюсь по 10 раз на день. Скучно. Делать положительно нечего. Пьеса пойдет не больше четырех раз: не стоит овчинка выделки. Маше приезжать нечего.

А. Чехов.

Завтра пришлю письмо.

588. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ

3 февраля 1889 г. Москва.

3 февраль.

Милый Казимир Станиславович, я бежал в Москву, сижу уже за своим столом и первым делом отвечаю на Ваше милое письмо, полученное мною накануне "Иванова". Я говорил о Вашем однокашнике с Коломниным, заведующим в "Новом времени" хозяйственной частью. Коломнин заявил мне то, что я раньше знал: все места в конторе и в магазине заняты, и на каждое место уже имеется в запасе по два кандидата. И он сказал правду. Положение нововременских дел мне известно. В газете вакантные места всегда найдутся, в конторе же и в магазине всё занято еще со времен Очакова. Простите, голубчик, что на Ваше письмо я отвечаю не так, как бы Вам хотелось. К моему несчастью и стыду, в последнее время мне слишком часто приходится отвечать на человеческие письма не по человечески. Рад бы в рай, да грехи не пускают.

Я бежал из Питера, Одолел угар. Изнемог я, да и стыдно всё время было. Когда мне не везет, я храбрее, чем тогда, когда везет. Во время удачи я трушу и чувствую сильное желание спрятаться под стол.

Прошу прощения у Ваших за то, что не пришел проститься. Я был зайцем, которого трепали гончие. Кланяюсь всем, а Вам, милый друг, желаю всего хорошего и в литературе и на конно-железке. Да хранят Вас ангелы небесные.

Ваш А. Чехов.

Черкните мне парочку строчек.

Все мои кланяются Вам, а мать велела поблагодарить за то, что Вы покормили меня обедом. По ее мнению, я, бедный мальчик, ходил по Питеру голодный, высунув язык. Она никогда не обедала в ресторанах и не может поверить, чтобы официанты, люди совершенно чужие, могли накормить сытно. А у богачей, по ее мнению, обедать невозможно, так как в богатых домах дают очень немного супу и считают неприличным, если кто много ест. Вы же человек женатый, дети у Вас есть, стало быть, по ее мнению, и обеды у Вас настоящие, как быть должно.

589. Д. Т. САВЕЛЬЕВУ

4 февраля 1889 г. Москва.,

4 февр.

Милый друг, вчера я вернулся из Петербурга, где ставил свою пьесу, и нашел у себя на столе твое письмо. Сегодня же был я в магазине Суворина и распорядился, чтобы тебе были высланы книги и календари. Магазин обещал выслать 6-го февраля. Опоздал я, как видишь, не по своей вине: не было меня в Москве.

Пьеса моя имела громадный успех, и я вернулся увенчанный лаврами. Подробности можешь узнать в "Новом времени".

Спасибо за поздравления и пожелания. И тебе того же желаю, но только в квадрате (а + b).

Анне Ивановне передай, что всех моих произведении нельзя выслать теперь, так как две книжки совершенно распроданы и печатаются новым изданием. Когда будут отпечатаны, я поспешу исполнить ее желание. В эту весну я буду на юге и постараюсь воспользоваться ее приглашением, которое я давно уже намотал себе на ус и держу в запасе. Летом я был на Кавказе, но шатанье по Батумам, Тифлисам и Баку так утомило меня, что я еле добрался до Ростова.

Если соберусь ехать к тебе, то дам знать телеграммой из Таганрога. На даче я буду жить около Сум или в Полтавской губ<ернии>, куда приглашу тебя, буде пожелаешь.

Ну, будь здоров, богат и счастлив. Дружески пожимаю тебе руку и остаюсь сердечно преданным

А. Чехов.

Серьезно: не захочешь ли пожить у меня недельку на даче? Я был бы рад, а семья и подавно. Старину бы вспомнили.

590. А. С. СУВОРИНУ

4 февраля 1889 г. Москва.

4 февр.

Милый Алексей Сергеевич, посылаю Вам документ, имеющий ценность только как автограф великого Шпажинского.

Мне скучно, и грустно, и некому руку подать. Из сферы бенгальского огня попал в полутемную кладовую и жмурюсь. Чувствую сильный позыв к своей скромной и кроткой беллетристике, но во всем теле разлита такая лень, что просто беда. Переживаю похмелье.

Ну-с, мой и Ваш сезон уже кончились. Мы можем теперь почить на лаврах до самой зимы, когда опять бес начнет толкать нас под руку и шептать всякий соблазнительный вздор.

Я еще не читал Вашей рецензии, но предвкушаю ее. Я человек честолюбивый по самые уши, а потому можете понять, какую ценность имеет для меня рецензия, написанная таким страшным литературным генералом, как Вы. На хуторе я вывешу ее на стену в рамочке - говорю это серьезно, а когда у меня будут дети и внуки, то буду хвастать им: "Про меня писал Суворин". Вы к себе привыкли, не чувствуете своего высокого роста и потому, вероятно, не понимаете, почему актеры Вас боятся и грызут по ночам подушку, когда Вы браните их или не замечаете.

Скажите Анне Ивановне, что я только прикидывался равнодушным человеком, но волновался ужасно.

Ее внимание, с каким она слушала пьесу, действовало на меня, как kalium bromatum. Во время спектакля я видел только двух: ее и Репина. Почему? Не знаю.

Повторяю свои просьбы, к<ото>рыми я, надеюсь, уже достаточно надоел Вам. 1) Пришлите для корректуры "Детвору". 2) Пришлите карточки, к<ото>рые получите от Юрковского, и карточки шапировские; последних побольше, ибо актеры просили. Не забудьте прислать и группу. 3) Французский словарь - взятка с Вас за мое к Вам благорасположение.

Маслов называет актеров гаерами и низкими людьми. Это оттого, что они не играли еще в его пьесах. После того, как актеры сыграли моего "Иванова", все они представляются мне родственниками. Они так же близки мне, как те больные, к<ото>рых я вылечил, или те дети, к<ото>рых я когда-то учил. Я не могу забыть, что Стрепетова плакала после III акта и что все актеры от радости блуждали, как тени; многого не могу забыть, хотя раньше и имел жестокость соглашаться, что литератору неприлично выходить на сцену рука об руку с актером и кланяться хлопающим. К чёрту аристократизм, если он лжет.

Еще раз благодарю за гостеприимство и радушие. Кланяюсь Настюше и мальчикам. Извиняюсь перед Алексеем Алексеевичем, что не успел проститься с ним и с его женой. Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

591. А. С. СУВОРИНУ

6 февраля 1889 г. Москва.

6 февраль.

Ваша мысль о перенесении слов о клевете из одного места в другое пришла к Вам поздно; я ее одобряю, но воспользоваться ею не могу. Единственное, что я могу сделать в настоящее время для театра, — это получить за свою пьесу гонорар, ко всему же остальному я чувствую пресыщение. Переделывать, вставлять, писать новую пьесу для меня теперь так же невкусно, как есть суп после хорошего ужина. Будущее, когда я примусь за "Лешего" и водевили, представляется мне отдаленнейшим.

Иглу, которую Вы вонзили в мое авторское самолюбие, принимаю равнодушно. Вы правы. В письме моем Иванов, вероятно, ясней, чем на сцене. Это потому, что четверть ивановской роли вычеркнута. Я охотно отдал бы половину своего успеха за то, чтобы мне позволили сделать свою пьесу вдвое скучней. Публика величает театр школой. Коли она не фарисей, то пусть мирится со скукой. В школе ведь невесело.

В моем доме, похожем на комод, много новостей. Горничная Ольга выходит замуж; сбежал белый котенок, которого Вы знаете; у студента распух глаз; Сережа Киселев получает сплошные единицы по латинскому языку; к хозяину Корнееву вернулась из Новочеркасска его племянница, казачка Зиночка, которая по ночам молится богу, чтобы я не влюбился в кого-нибудь. И т. д. и т. д.

Душа моя полна лени и чувства свободы. Это кровь кипит перед весной. Занимаюсь все-таки делом. Приготовляю материал для третьей книжки. Черкаю безжалостно. Странное дело, у меня теперь мания на всё короткое. Что я ни читаю - свое и чужое, всё представляется мне недостаточно коротким.

Сегодня я послал Алексею Алексеевичу рассказ для "Стоглава". Пусть чувствует. Если будет обходиться со мной почтительно, то и в будущем году пришлю. У меня рассказов, как собак нерезаных.

Еще одно поручение, которое можете не исполнить. Если пойдете на толкучку покупать мебель, то возьмите для меня ту балалайку (мандолину), которую мы видели висящею на двери одной мебельной лавки. Я отдам Вам десять целковых. Пришлите ее при оказии через контрагентство. На даче и на хуторе она очень пригодится.

Как, однако, мелкая пресса треплет моего "Иванова"! На всякие лады, точно он не Иванов, а Буланже.

Низко кланяюсь Анне Ивановне, Настюше и Боре. A m-lles Эмили и Адель пусть извинят меня, что я не простился с ними. Скажите им, что я не пошел прощаться с ними из боязни, чтобы они не стали плакать.

Пишу это письмо в то время, когда в Питере идет второе действие моего "Иванова". Ну, будьте здоровы и веселы.

Ваш А. Чехов.

592. А. М. ЕВРЕИНОВОЙ

8 февраля 1889 г. Москва.

8 февр.

Уважаемая Анна Михайловна, обращаюсь к Вам с просьбой. Будьте добры, распорядитесь, чтобы корректура моего "Иванова" была выслана возможно скорее и не менее как в трех экземплярах. Два экземпляра нужны для переписки: большие требования из провинции. Театральная библиотека будет рассылать рукописные экземпляры.

В великом посту великий драматург обратится в скромного беллетриста и примется за рассказ для "Сев<ерного> вестника". Драматургия с ее шумом выбила меня из колеи, но теперь, слава создателю, я начинаю приходить в норму и жить по-человечески.

Насчет "Иванова" я буду писать Вам еще раз. Постараюсь, чтобы эта пьеса надоела не одному только мне.

Поклонитесь Марии Дмитриевне и Алексею Николаевичу, которые мне неизменно симпатичны, как очень добрые люди. Вам я тоже кланяюсь и шлю привет от чистого сердца. Будьте здоровы и небом хранимы.

Ваш А. Чехов.

Каждую ночь мне снятся миллионы, которые я так легкомысленно прозевал. Нельзя ли посвататься по телеграфу? Меня невеста может видеть в фотографии Шапиро.

Простите, бога ради. Когда кончил письмо, заметил, что этот лист уже испачкан. Неприлично посылать такое письмо. Вся надежда на Ваше снисхождение. Переписал бы, да некогда и, откровенно говоря, бумага вся вышла.

593. А. С. СУВОРИНУ

8 февраля 1880 г. Москва.

8 февраль.

Рецензия прекрасная; ценю ее на вес не золота, не алмазов, а своей души. Мое глубокое и искреннее убеждение: получил я гораздо больше, чем заслужил.

Сегодня пришло Ваше письмо, где Вы пишете о своем разговоре с Жителем. Вы думаете, что я не должен был брать Иванова "готовым". Я прошу Вас вообразить себя автором моей пьесы, чтобы чутье подсказало Вам, как Вы не правы. Зачем Вы Репину взяли "готовой"? Что было бы, если бы Хлестаков и Чацкий тоже не были взяты "готовыми"? Если мой Иванов не для всех ясен, то это потому, что все четыре акта сделаны неумелой рукой, а вовсе не потому, что я своего героя взял "готовым". Герои Толстого взяты "готовыми"; прошлое и физиономии их неизвестны, угадываются по намекам, но ведь Вы не скажете, чтобы эти герои Вас не удовлетворяли. Вся суть в размерах авторского таланта - da ist Hund begraben *. Контуры моего Иванова взяты правильно, начат он так, как нужно, - мое чутье не чует фальши; сплоховала же растушёвка, а оттого, что тушёвка плоха, Вы заподозрили контуры.

Женщины в моей пьесе не нужны. Главная моя была забота не давать бабам заволакивать собой центр тяжести, сидящий вне их. Если бы мне удалось сделать их красивыми, то я считал бы свою задачу по отношению к ним совершенно исполненною. Женщины участвовали в погибели Иванова… Ну так что же? Неужели нужно длинно пояснять это участие, которое попятно и тысячу раз уже трактовалось раньше меня?

Получаю но поводу "Иванова" анонимные и не анонимные письма. Какой-то социалист (по-видимому) негодует в своем анонимном письме и шлет мне горький упрек; пишет, что после моей пьесы погиб кто-то из молодежи, что моя пьеса вредна и проч. Все письма толкуют Иванова одинаково. Очевидно, поняли, чему я очень рад.

Казанец врал Вам. "Таню Репину" отложили только потому, что Ермолова устала. Успех громадный. На каждую ложу уже записана сотня кандидатов - это говорил Ленский, у которого я был сегодня.

Какая-то психопатка-провинциалка со слезами на глазах бегала по Третьяковской галерее и с дрожью в голосе умоляла показать ей Татьяну Репина, ** про которую она много слышала и от которой ей хотелось бы разразиться истерикой.

Вас обвиняет вся мыслящая Москва в заранее обдуманном намерении - поиграть на плохих, уважения недостойных нервах. Воображают, что Вы очень хитрый человек, и не понимают, что хитрит Ермолова, а не Вы. Много ходит сплетен. Я заранее объявил, что не дам для Москвы своего "Иванова" (хотя у меня его и не просят), и это мое решение бесповоротно. Ненавижу, когда Москва берется рассуждать, понимать по-своему, судить… Буду воевать с ней. Конечно, смешно колоть слона булавкой, но все-таки, когда умру, Вы напишете в некрологе, что был один человек, который не признавал этой кухарки. Не спорьте со мной. Если мое упрямство глупо, то позвольте мне быть глупым - вреда от этого никому не будет.

Очень возможно, что сестра приедет в Питер на масленой неделе.

Потехин ставит моего "Иванова" только два раза, да и то утром! Зачем же он целовался со мной? Однако какое разочарование! Ожидал я тысячу, а получу 600 — 700… Это и на понюшку не хватит. Очевидно, небу не угодно, чтобы я купил хутор.

У меня лютый геморрой, который я поддерживаю сиденьем и излияниями. Надо бросить манеру веселить свое сердце вином, да жалко.

Кланяюсь Анне Ивановне, Насте и Боре. Будьте здоровы в не забывайте преданного Вам

Доктора Тото.

* вот где собака зарыта (нем.).

** родительный падеж.

594. В. А. ТИХОНОВУ

10 февраля 1889 г. Москва.

Милый драматург, при всем моем желании достойно приветствовать дебют критика Тихонова я не могу сказать Вам ни единого теплого слова, так как "Неделя" в Москве составляет такую же редкость, как белые слоны. Я нигде не мог найти ее. Не потрудитесь ли Вы прислать мне тот №, где помещена Ваша рецензия? Я прочту и присовокуплю ее к куче рецензий, составляющих в моем архиве объемистое "Дело об Иванове".

Насколько могу судить по тем Вашим пьесам, которые я видел на сцене, из Вас едва ли может выработаться театральный критик. Вы человек рыхлый, чувствительный, уступчивый, наклонный к припадкам лени, впечатлительный, а все сии качества не годятся для строгого, беспристрастного судьи. Чтобы уметь писать критику, нужно быть в душе немножко тою рябой бабой, которая без милосердия будет бить Вас. Когда Суворин видит плохую пьесу, то он ненавидит автора, а мы с Вами только раздражаемся и ноем; из сего я заключаю, что Суворин годится в судьи и в гончие, а нас (меня, Вас, Щеглова и проч.) природа сработала так, что мы годимся быть только подсудимыми и зайцами. Едина честь луне, едина солнцу…

Напишите-ка лучше реферат и прочтите его на Гороховой. Сюжетов много.

Оттого, что я в Питере пил не щадя живота, у меня разыгрался генеральный геморрой, от которого я теряю немало крови. Увы, лавры и опьянение не даются даром!

Ну, будьте здравы и веселы. Поклон Вашему брату и общим знакомым.

Ваш А. Чехов.

10 февр.

Нет почтовой бумаги!

595. Н. М. ЛИНТВАРЕВОЙ

11 февраля 1889 г. Москва.

11 февр.

Уважаемая Наталья Михайловна, если Егор Михайлович уже на Луке, то будьте добры передать ему мое извинение. Я обещал ему выехать из Петербурга вместе, но надул его и выехал, не дождавшись условленного дня. Скажите ему, что я не мог ждать. Мне нужно было уехать во что бы то ни стало. Я бежал от сильных ощущений, как трус бежит с поля битвы. Всё хорошо в меру, а сильные ощущения меры не знают.

Пишу Вам, а не ему, потому что наверное не знаю, где он: дома или же в Петербурге. Если в Петерб<урге>, то передайте ему мое извинение, когда он приедет.

Я слышал, что Елена Михайловна уехала в Киев. Когда вернется, поклонитесь.

Мы начали уже решать дачный вопрос. Большинство склоняется на сторону Луки, чему я, конечно, очень рад. Если Вы ничего не имеете против нашего переселения на Луку, то черкните две строчки. Никакой террасы, никаких колонн в стиле рококо, никаких балюстрад и статуй не нужно. Пожалуйста, не верьте добрейшей Лидии Федоровне. Если сделаете дверь из флигеля в сад, то и это уж будет великодушно и вполне достаточно.

Сердечный привет всем Вашим. Весной (в апреле) я выеду из Москвы к югу. Быть может, заеду к Вам денька на два.

Желаю всего хорошего и, если позволите, дружески жму Вам руку.

А. Чехов.

А какой ангел Лидия Федоровна! Не хватает только крылышек.

596. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

11 февраля 1889 г. Москва.

11 февраль.

Милый и дорогой Алексей Николаевич, пишу Вам сии строки накануне Ваших именин и жалею, что судьба лютая лишила меня возможности быть у Вас завтра. В Москве я утопаю в скуке. Чувствую себя так, точно меня женили на постылой женщине или сослали в страну, где вечная зима. Это похмелье после Питера, где я, как Вам известно, далеко не скучал; не только не скучал, но даже был вынужден бежать от изобилия сильных ощущений.

Конечно, за пьесу возьму я гораздо дешевле, чем за прозу. Цену назначу, когда узнаю размер пьесы. Чем она больше, тем дешевле возьму за лист. Я пьес никогда не печатал и цеп не знаю. Если бы Вы дали мне совет - какую цену назначить, чтоб никому обидно не было, — то я был бы Вам очень благодарен. Назначьте цифру.

Островский был у меня вчера. Говорили о Вас; я его порадовал, сказав, что Вы здоровы и бодры. Толковали о литературе и политике. Интересный человек. Спорили между прочим о социализме. Он хвалит брошюру Тихомирова "Отчего я перестал быть социалистом", но не прощает автору его неискренности. Ему не нравится, что Тихомиров свое прошлое называет "логической ошибкой", а не грехом, не преступлением. Я же доказывал, что нет там греха и преступления, где нет злой воли, где деятельность, добрая или злая-это все равно, является результатом глубокого убеждения и веры. Оба мы друг друга не убедили и остались каждый при своем, но это все-таки не мешало мне слушать Островского с большим интересом. Ум у него рыхлый, стоячий, как прудовая вода, покойный, но зато большой.

Что касается Жоржика, то в Москве его не было. Должно быть, поехал прямо на Луку, не заезжая домой.

Если можно достать где-нибудь судебные речи Кони, то прочтите там дело "об акушере Колосове и дворянине Ярошевиче" на стр. 248. Какой чудный и богатый материал для романа из жизни патентованных сукиных сынов!

Довожу до Вашего сведения, что у меня уже есть выигрышный билет 2-го займа. Первого марта выиграю.

Все мои Вам кланяются. Вашим мой сердечный привет. Будьте здоровы, дорогой именинник, и не забывайте душевно Вам преданного

D-r Antonio.

597. Н. Н. ОБОЛОНСКОМУ

12 или 13 февраля 1889 г. Москва.

Милый Николай Николаевич,

приехал Алексей Николаевич Плещеев и заболел после именинного пирога: его рвет и несет. Голубчик, не откажите возможно скорее приехать к нему: Лоскутная, № 17. Кстати, познакомитесь с ним. Он приехал в Москву есть блины.

Он Вас ждет.

Ваш от головы до пяток

А. Чехов

Поклонитесь Софье Виталиевне.

Смотрите также: